Когда ярость внутри замирала холодными каплями и потом, позже, разрывалась на осколки, он не мог сказать, что был рад. Он вообще не мог ничего сказать. Все повторялось, как с Ридом, как десятки лет назад. В книгах слова "почти всю семью..." жалили и просили найти ответ.
Но там, в доме, он, разумеется, и не думал об этом. Он просто хотел, чтобы не осталось никого. В голове смешивались выкрики Каина - ему и Ану: "Тихо!", "Не шумите", "Я ведь сказал вам!". И это было вечным.
В нем не было ничего, относительно ничего важного - для них, для себя, для людей. Да, были мысли. Сознание. Отчаяние. Был брат. Память о матери. Возможно, сохранилось что-то к старшей сестре. Он не предполагал, что унаследует от нее больше, чем хотелось бы, и позже не раз проклянет свое решение идти этой ночью в этот дом - старый и родной. В комнате не пахло знакомыми духами и кремом, шторы были пыльны, свет не горел, но внизу, в столовой и гостиной, все было светло и ярко. Наверное, там был праздник.
Позже, ему будут играть на скрипке, и Рид скажет мимолетно: "Знаешь, мы с тобой очень похожи", посмотрит глазами сестры, и он ответит ему точно такими же - чужими, намного светлее его собственных. Из Франции приедет врач, не справится Лир, пойдет снег, будет дождь, побег, будущая невеста брата и еще - смерть. Переход, взросление, оживление и много, много чего. Через год - раньше, чем они планировали - коронация. Странно, но они будут защищать этого самого Рида, за что крупно получат от Каина. Придет Лейла, вернется Кристофер - и какой он вернется... Кто-то уйдет и появится.
Но для двоих, после этого вечера в доме с огнем, будет только сад, занесенный снегом, память об импровизации - первой игры Ана на скрипке ради него, разговор - первый и последний о "слугах и королях" и тихие слова, чтобы выплакать все за три дня. Он все равно вернется. Но пока - ярость внутри замирала холодными каплями и потом, позже, разрывалась на осколки, он не мог сказать, что был рад. Ведь он еще ничего не знал.